[NIC]Странный старик[/NIC][STA]бродячий безумец[/STA][AVA]https://a.radikal.ru/a06/2005/b6/f19dfc012d11.jpg[/AVA]

Низкорослый и худощавый старик с морщинистым лицом вышел из-за угла ближайшего здания. На плечах его висело ветхое рубище, латаное-перелатанное, с ужасно засаленными рукавами и драным подолом. Похоже, когда-то оно было прекрасным ясно-голубым жреческим облачением, расшитым молитвами и знаками, но сейчас от этого символа веры мало что осталось.

Но старика не беспокоила ветхость его одежд. Казалось, он вообще не обращал внимания на суетные нужды плоти. Липкая прохлада тумана не тревожила его, и поступь  босых, израненных камнями, покрытых грязью и струпьями ног оставалась твердой. Он был занят. Как час назад, как вчера, и день, и неделю, и месяц назад он шествовал по тремейнским улочкам, одинокий, непонятый и непризнанный, ведомый своей позабытой всеми верой, своим призванием.

Бледные уста старика читали молитву, взывая к богу о помощи и заступничестве, прося о прощении для этой увядающей земли, о защите живущих здесь от крадущегося зла:

– Владыко дня, не остави нас... Светоносный отче, взгляни, как нуждаемся мы… Помолись за ны, благостный в жизни. – голос старика, слабый, тихий, был полон отчаяния, но в нём жила и искренняя вера. Вера, которую он пронёс сквозь гонения, сохранил к окружавшем презрении.

Руки его, страстно заломленные над головой, сжимали загрубевшими пальцами священный символ – мятую медную ладанку, в которой сизой дымкой курилось таинственное зелье. Длинные грязные ногти старика с силой впивались в потемневший от времени металл, скребли по нему в религиозном пылу, отмечая новой царапиной каждый следующий круг молений.

– Владыко дня, не остави нас...
– Правый во суде, помилуй нас…

Старик прошествовал через улицу, не примечая единственную оставшуюся здесь с ним живую душу. Он не мог отвлекаться от своей миссии, которую сам себе назначил с молчаливого согласия своего бога. Он должен был оберегать этот голод от власти Тьмы, даже если сами горожане будут против.

Отредактировано Барон Даркк (2020-05-01 18:40:36)

[NIC]Старушка[/NIC][STA]маленькая вдова[/STA][AVA]https://b.radikal.ru/b18/2005/10/dde9777689de.jpg[/AVA]

Когда чужая рука легла на его плечо, старик рассеянно моргнул – словно пробудился от дрёмы. Его глаза, мутно жёлтые, давно и безнадёжно больные, обратили свой взор к внезапной гостье. Он улыбнулся:

– Не тревожься, добрая госпожа, – ласково произнёс старик. – Время ещё есть – я наверстаю.

Тонкие руки жреца прижали к покрытой грязной мантией груди драгоценную ладанку – за ней потянулся сизый шлейф благовонного дыма, на мгновение окутавший седую голову старика. Он, меж тем, продолжал:

– А на ваш вопрос ответ один: от самих себя, конечно же, – поглаживая свою ладанку пальцами, ветхий служитель печально вздохнул, но его отливающие умирающим янтарём глаза всё так же взирали на гостью. Взирали, и видели в её глазах бушующее пламя. Оно вилось, впивалось, ранило его, а он смиренно принимал это, как принимал все порухи и удары – во имя своего бога, во имя бессмертного света. – Добрые жители Тремейна запутались, а городской совет был так добр, что позволил мне остаться здесь. И я остаюсь. По воле моего бога, и своей…

Старик хотел сказать что-то ещё, его высохшие губы приоткрытлись, но тут из-за угла выскочила махонькая тень. Маленькая круглая старушка в пушистой красной шали катилась по тремейнской улочке. Её крохотные ручонки сжимали накрытую сверху румяным пирогом глиняную крынку, а морщинистое лицо с глазками-бусинками лучилось сердобольной заботой об окружающих.

Старушка решительно спешила, шустро передвигая ножками, и её алая шаль реяла за её спиной, как знамя устремившегося на завоевание новых земель полководца:

– Брат Калеб! Брат Калеб, – голос старушки вполне соответствовал её внешнему виду. Он был дребезжащее тонок и полон волнительной заботы, какую положено источать в огромных количествах по-домашнему милым бабушкам. – Я принесла вам…

В конце концов, она так торопилась, что с размаху влетела прямиком в собеседницу жреца, уткнувшись своим лицом ей куда-то в бедро. Румяный пирог подпрыгнул, а из пузатой крынки выпрыгнуло несколько капель молока, попав прямо на плащ незнакомки.

Старушка рассеянно охнула:

– Ой, моя дорогая! – голос её звенел от волнения и тревоги. Одной рукой крепко обнимая крынку с пирогом, другой она схватила запачканный плащ, и стала суетливо дергать его край, пытаясь стряхнуть попавшие на него капли. – Прости меня, милая! Прости! Всё этот пирог. Пирог! С овечьей требухой. Его та-а-ак любит мой покойный супруг…

Пока миниатюрная старушка продолжала терзать плащ незнакомки, жрец продолжал задумчиво и мирно взирать на свою собеседницу.

[NIC]Городской совет[/NIC][STA]лучшие люди Тремейна[/STA][AVA]https://d.radikal.ru/d18/2005/fd/b5bb92a37109.jpg[/AVA]

Гостья уже уходила, а старушка всё продолжала щебетать что-то о своём мёртвом муже, о знаменитом на всю округу пироге, и вовсе не замечала, что её уже никто не слушает. Только брат Калеб, приняв в свои руки скромное подношение доброй женщины, продолжал грустно смотреть в след страннице. Его губы что-то беззвучно шептали: молитву, быть может, или никому, кроме него самого, не нужное благословение.

Наконец, когда гостья уже была далеко, старушка стихла. Её глазки-бусинки хитро блеснули, и она, коротко раскланявшись со жрецом, скрылась в переулке, так же неожиданно и скоро, как появилась — лишь взмахнула алым крылом её шаль.

На улицах Тремейна вновь воцарился безголосый туманный сумрак.

***

Отзываясь на стук, за дверями ратуши послышались тяжёлые, шаркающие шаги. Один, другой, третий. Затем — ключ вошёл в скважину замка, и медленно повернулся, приводя в движение старый механизм. С тихим скрипом дверь отворилась. В проёме стоял грузный мужчина, лет пятидесяти, огромный и косматый, как медведь. Его квадратное лицо, грубо изрезанное глубокими морщинами, украшали густые бурые бакенбарды. В своей затянутой в кожаную перчатку руке он держал тяжелый стеклянный фонарь, создававший вокруг больше теней, чем света. Да и сам свет этот был какой-то неприятный, грязный, окрашивающий кожаный жакет мужчины в цвет высохшей крови.

Хмурый взгляд устремился на гостью. Мгновение, другое. Наконец, продолжая загораживать своей тяжёлой фигурой весь проём, мужчина неприветливо прохрипел, растягивая слова:

— Добр-р-ро пожаловать в Тремейн. У вас дело к городскому совету? — и, не дожидаясь ответа, развернулся и двинулся вглубь ратуши, как бы молчаливо приглашая женщину следовать за ним.

За дверью скрывался тёмный, лишённый окон коридор, стены которого были сплошь увешаны какими-то пожелтевшими бумагами: постановлениями совета, указами местного феодала, копиями дарственных и жалованных грамот. Свет от фонаря мужчины бросал на всё это дряхлое «богатство» призрачный отсветы. 

За первым же поворотом оказалась маленькая комнатка с парой грубо сколоченных столов, полностью заваленных какими-то счетами и книгами в одинаковых чёрных переплётах. Отсюда вели две двери, к одной из которых и прошаркал мужчина-проводник. Своей огромной лапой в кожаной перчатке он толкнул её, и из открывшегося проёма тут же душно пахнуло каким-то приторно сладким, забивающим всё запахом — благовонием, воскурением, или чем-то подобным. 

— Прошу, — прохрипел громила, изобразив нечто вроде жеста приглашения. И тут же, первым, шагнул внутрь. 

Комната была большой и светлой, освящённой множеством светильников. Обшитые деревянными панелями стены здесь покрывали гобелены, а тяжеловесные дубовые столы и стулья украшала искусная резьба и даже, кое-где, позолота. Всё это было старым, но ещё крепким, и говорило о прежнем богатстве города и совета. 

В дальней части комнаты, за большим круглым столом, сидело несколько человек, деловито перебирая очередную кипу бумаг и потягивая из маленьких расписных чашечек какой-то душистый напиток. Впрочем, душно-сладкий запах, захвативший комнату, явно шёл не от этого питья. Его источник был где-то в другом месте.

Медведеподобный мужчина, бросив на гостью ещё один тяжелый взгляд, прошествовал к этой компании и занял один из пустующих стульев. Кроме него здесь был сухопарый пожилой мужчина в зелёном сюртуке. Его благородное лицо украшали лихо закрученные усы. Следом сидел нервного вида бледный молодой человек в фиалковой рясе, и уже знакомая нам миниатюрная старушка в красной шали. Все они, казалось, были поглощены своим делом.

Наконец, усатый старик в зелёном, отставив в сторону свою чашечку и отложив бумаги, повернулся к гостье. Его лицо выражало полнейший восторг и лучилось приязнью. Он привстал, опираясь тонкими руками на стол:

—  Добро пожаловать в Тремейн, госпожа! Городской совет рад приветствовать вас в нашем славном городе. — снова улыбка. — У вас какое-то дело к нам? Мы с удовольствием выслушаем вас, и всецело постарается помочь. Меня зовут Готтейн, и я городской судья, это, — он указал на дёрганного юношу рядом с собой. — Наш славный аптекарь, мистер Уиллоу. Рядом — досточтимая вдова Дреминд, а с нашим почтенным мельником, господином Ангусом, — он указал на громилу в кожаном жакете. — Вы уже знакомы. Так, чем же мы можем вам служить?

[NIC]Городской совет[/NIC][STA]лучшие люди Тремейна[/STA][AVA]https://d.radikal.ru/d18/2005/fd/b5bb92a37109.jpg[/AVA]

Почтенный совет Тремейна ничем не выказал страха, когда под сводами старой ратуши прозвучала имя одного из ассарских князей - Нэрдаэль - хотя каждый из бывших здесь слышал об этой демонской госпоже, да и знал, к тому же, к каким бедам могут привести встречи со слугами и подручными каждого из владык мира земного. Не ввергли их в шок или ступор и рога, скрывавшиеся под капюшоном гостьи. И всё же, что-то вкруг них изменилось: движения стали торопливей, голоса - почему-то бодрее, а глаза у всех - водянистей, и на лицах разлилась неизреченная благость. Даже квадратное лицо Ангуса Мельника чуть смягчилось, расплылось в дружелюбном медвежьем оскале, отчего живо задвигались, заколыхались его бурые бакенбарды. Достославный судья Тремейна, уважаемый Готтейн, с улыбкой, прежнего шире, с теплотой, прежнего слаще, обратившийся в саму услужливость, - кажется, даже усы его завились ещё круче, - промурлыкал гостье:

- Благородная госпожа, здесь, я уверяю вас, нет зломыслия против великой Нэрдаэль. Тремейн - тихий и мирный город, во всём покорный законам Её Милости. А несчастный брат Калеб... Разве может быть вред от безумца? - судья обернулся к советникам, и нашёл с их стороны всецелую поддержку своим словам, выразившуюся в очень разном покачивании трёх голов: мелко-мелко и часто кивала маленькая вдова, степенно склонил косматую голову мельник, нервно дернул тощей шеей нежно-фиалковый аптекарь.

Подбодрённый соратниками судья, меж тем, продолжал свою речь, стараясь как можно мягче обойти самые спорные детали вопроса, и как можно ярче подчеркнуть невиновность совета и его исключительно благие намерения и благотворные деяния:

- Мы и правда позволили ему остаться у нас, зная, что здесь он не навредит никому, а прежде всего - самому себе. Мы сочли, что уж лучше ему бродить здесь, никем не услышанным, никем не привеченным, под нашим неусыпным надзором, нежели выйти на дороги, где неведомо, кто ему встретится, или, того пуще, добраться до крупного города, чтобы там собирать зевак, привлекая иных безумцев, - судья развел руками, желая показать, что если бы не городской совет Тремейна, вовремя задержавший Калеба у себя, то странный жрец мог бы натворить неведомо сколько бед, где угодно и когда угодно. - Мы, конечно, могли бы и запереть его, но до сей поры от этого бедняги не было проблем. К тому же, - тут Готтейн позволил себе благодушный смешок. - В каждом уважающем себя городе не обойтись без местного сумасшедшего. Взять, хотя бы, соседний Питгульд... Там, представляете ли, есть человек, возомнивший себя королём всея земли, и каждодневно издающий свои безумные указы...

Готтейн засмеялся. А поскольку городок Питгульд, лежавший в соседнем феоде, был давним соперником Тремейна на всех окрестных сельских ярмарках, то засмеялись и остальные члены совета, не упуская возможности отметить соседскую глупость: тонко захихикала вдова, утирая слезливые глазёнки краем своей алой шали, хрипло усмехнулся поскрипывающий своим кожаным жакетом мельник, насмешливо кашлянул в зажатый тонкой ладонью расшитый платочек аптекарь.

Все четверо почтенных советников ратуши Тремейна, при этом, не уставали излучать добродушие, преданно и радостно взирая на свою славную гостью. Могло даже показаться, что они только и ждали её визита, и так заждались, что радость теперь буквально распирала их.